Суханов оборвал телефонный разговор и вопросительно посмотрел на майора:
— Тебе чего, Кондратьев?
Майор подошел к столу и положил конверт.
— Счел необходимым ознакомить вас с настоящим документом.
Суханов нехотя достал письмо из конверта и начал читать: "Уважаемые товарищи! Пока я еще имею право вас так называть. Вскоре меня вынудят обращаться к вам "граждане". Меня втягивают в опасное преступление. Оно произойдет в центре Москвы в июле месяце. Совсем скоро. Группа преступников наметила налет на инкассаторскую машину, которая будет перевозить огромную сумму денег. И это среди бела дня. К сожалению, я не знаю точного плана и дня, но не сомневаюсь, что это произойдет. Мой долг предупредить вас о готовящемся акте беззакония. Пусть это письмо станет моим чистосердечным признанием. К сожалению, большего я сказать не могу. Не знаю. Я нахожусь под наблюдением и сам прийти к вам не могу. Когда нас схватят с поличным, я расскажу все в деталях. Мой пароль — "чистые руки". Следователь должен об этом знать. Еще раз напоминаю, что меня втянули в грязное дело и я не способен предотвратить безумство. У меня семья, и хочется верить, что доблестная милиция всегда стоит на страже порядка и относится гуманно к тем, кто понимает свои ошибки.
С уважением, Доброжелатель".
Суханов брезгливо отбросил бумагу в сторону.
— Вы, майор, считаете, что у меня нет дел?
— Сергей Сергеич, такие сигналы нужно исследовать тщательным образом.
— Это же записка сумасшедшего! Студент-сопляк с перекошенными мозгами. Одно изложение чего стоит. Кто такого придурка возьмет на серьезное дело?
— Письмо написано от руки, и почерк не очень уверенный. Видно, что человек редко пользуется ручкой и пишет письма. Профессиональные анонимы предпочитают пользоваться машинкой. Либо имеют каллиграфический почерк. А этот сидел и долго думал. В некоторых местах перо подсыхало, и он его расписывал, обводя букву по нескольку раз. Можно сказать, что по роду своей работы пером он не пользуется. Прилавки завалены дешевыми шариковыми ручками, а он, скорее всего, у кого-то попросил перьевую. И с грамотой у нашего анонима не все в порядке. Это не студент.
— Ты хочешь сказать, Кондратьев, что я должен поверить этой галиматье и оцепить центр Москвы на июль месяц?
— Извините, товарищ полковник. Решение выносите вы. Я обязан доложить руководству о сигнале и по возможности сделать заключение. Через мои руки проходят сотни писем за рабочий день, однако я стараюсь не беспокоить высшее начальство по пустякам. За то время, пока вы занимаете этот кабинет, вы видите меня впервые.
Суханов усмехнулся:
— Привыкай, Кондратьев. Недалек тот день, когда я перееду сюда окончательно.
Майор промолчал.
— Ты кому-нибудь показывал это письмо?
— Нет. Эксперты пытались обработать конверт, но он заляпан руками, хороших отпечатков не обнаружено. На письме отпечатки смазаны. Теперь его следует отдать почерковедам. Оно стоит того.
— Ну а скажи мне, только откровенно, ты сам-то веришь в эту чушь?
Суханов постучал пальцем по письму:
— Несомненно.
— И то, что среди таких дерзких банд может найтись предатель?
— Тут я не соглашусь с вашим подходом. В Прибалтике за прошлый год зарегистрировано шесть налетов на инкассаторов. Раскрыто одно преступление. В Ленинграде — два, раскрыто одно. Орудуют мальчишки в возрасте двадцати лет. Дерзости у них с избытком. Иногда везет, а иногда нет. Они не профессионалы, и ловить их очень трудно. В прошлом году похожий случай произошел в Подмосковье. Есть свидетели, но парня так и не нашли. Сработал в одиночку и уволок двенадцать тысяч выручки. Пока служба инкассации работает очень плохо и требует серьезной корректировки.
— Вот что, с докладом ты на коллегии министерства выступай. Милиции только не хватает анонимки проверять и ловить блох в небе. Мы обязаны ловить бандитов, и мы их ловим. Свободен.
Кондратьев потянул руку за письмом, но полковник успел положить сверху конверта свою широкую ладонь.
— Оставь. Я еще подумаю над этой писулькой и посоветуюсь кое с кем. Завтра заберешь.
Кондратьев вышел из кабинета в отвратительном настроении. С этим человеком ему придется работать, а Суханов вел себя как самодур. Майор никогда не кляузничал и терпеть не мог доносов, но в полученном письме он усмотрел откровение. Если полковник не примет меры, то придется идти к начальнику управления.
Целый день Кондратьев чувствовал себя униженным и ненужным. Домой он возвращался пешком и в тот момент, когда входил во двор, услышал крики о помощи. Женщина, стоявшая на балконе третьего этажа, указывала пальцем на палисадник под окнами. Возле соседнего подъезда происходила какая-то возня и доносились грубые выкрики. Майор кинулся к дому. Среди деревьев размахивали кулаками четверо парней. Драка шла полным ходом. Кто кого, понять невозможно. Озверевшие мужики пускали в ход все, что попадало под руку.
— Стоять всем на месте! Милиция!
На выкрик человека в штатском никто не обратил внимания. Кондратьев бросился разнимать обезумевших драчунов и тут же напоролся на сильнейший удар. Его били чугунной трубой по голове, пока он не прекратил дышать.
Женщина с балкона продолжала кричать:
— Вон они, держите, убегают! Держите!
Когда возле трупа майора собрались люди, на месте происшествия никого из участников драки не оказалось. Они рассыпались в разные стороны и растворились в проходных дворах старой Москвы.
Последняя встреча Петра Некрасова и Куприянова происходила за сутки до операции на Сретенском бульваре. Некрасов опоздал на двадцать минут, чего раньше за ним не замечалось. Дело в том, что Некрасову пришлось ехать на дачу к Суханову для личного доклада. По неписаному кодексу люди полковника о выполнении особого задания докладывали устно и без свидетелей. Некрасов как руководитель вверенной ему группы прибыл лично и доложил об устранении майора Кондратьева. Майор погиб в драке от рук уличной шпаны. Ему проломили череп. Орудием убийства служил отрезок трубы, которых на месте происшествия нашлось немало. Один из них сыграл роковую роль в жизни майора. Черт его дернул ввязываться в потасовку. Сам виноват!